Зажглись фонари. Только что кончился по-московски сырой ноябрь, и вот, вместе со снегом, тщательно, толстым слоем засыпавшем дворы, автомобили и подоконники, откуда ни возьмись, появились вдруг ранние вечера. Еще только-только два часа пополудни, еще на снег не можешь взглянуть иначе, как краем глаза, с неба уже ложится первая тень, незаметно для женщины, понуро бредущей мимо громадного и слепого здания, мимо моих окон.
 Полчаса проходит, и в доме напротив зажигается окно или даже два окна разом, - дом открывает глаза. В свете фонарей - снег; кажется, воздух движется.
 
В цен-тре на-ше-го го-ро-да есть те-атр. Но-чью в нем ти-хо. На пер-вом эта-же вестибюль, пустой гардероб, по-жи-лая гос-по-жа дремлет “на вах-те”. А вот на вто-ром, кро-ме все-го про-че-го, есть ре-пе-ти-ци-он-ный зал. И как-то раз, в час, ко-гда все ак-те-ры мир-но со-пе-ли в объ-ять-ях ми-лых дам, а ак-три-сы пре-кло-ни-ли свои ге-ни-аль-ные го-лов-ки на пле-чи ро-го-нос-цев-му-жей, в этот позд-ний час в за-ле для ре-пе-ти-ций два сту-ла, во-лею судь-бы ока-зав-шие-ся ря-дом, ве-ли раз-го-вор.
 Кра-ше-ный чер-ной крас-кой, ста-рый, но еще до-воль-но креп-кий стул, го-во-рил:
- Се-го-дня на про-го-не Глав-ный на мне си-дел. Чуть на-сквозь ме-ня не про-тер - изъ-ер-зал-ся, из-вер-тел-ся. Ба-зар, кри-чит, ба-бий ба-зар. Все злые. Се-мен-кин То-лик за-бо-лел... Кошмар. А-а!
 Но зна-ешь, ко-гда все ра-зо-шлись - поч-ти все - толь-ко Глав-ный все также грел мне спи-ну, да па-ра сту-ден-ток-те-ат-ро-ве-док ко-по-ши-лась в уг-лу; вот то-гда-то ста-рик при-встал с ме-ня, трях-нул бо-ро-дой и про-из-нес кое-что но-вень-кое. По-смот-ри-те, го-во-рит, на эти де-ко-ра-ции. Они те-п-лые. За-на-вес, эти сту-лья... Ста-рик гля-нул на ме-ня. Они же черт зна-ет сколь-ко ви-де-ли, сколь-ко пом-нят! Они ж - по-смот-ри-те - они све-тят-ся! Сам улы-ба-ет-ся, а те-ат-ро-вед-ки, дев-чон-ки со-всем, гла-зе-ют на не-го, как на жи-во-го дя-дю Кос-тю! Вот. Ну а ты как? Где был се-го-дня? На Но-вой?
          - На Но-вой, - от-ве-чал бо-лее мо-ло-дой стул, от-ра-жая ла-ко-вой спин-кой лун-ный свет, - Мцен-ский ТЮЗ ду-ра-ка ва-лял. Ио-не-ско да-ва-ли. Не люб-лю я этой бе-гот-ни.
 Стулья замолчали. В зале было спокойно. В ближайшем окне виднелись огни дома напротив.
 И сно-ва го-во-рил ста-рый Чер-ный:
         - Пом-нишь что ль, зав-тра в “Дол-гих но-чах” вме-сте бу-дем те-атр де-лать?
         - Пом-ню, ко-неч-но, - от-ве-чал Ла-ки-ро-ван-ный, - хочешь, по-спо-рим, что Не-чае-ва сно-ва о мою нож-ку спо-тык-нет-ся, а не о твою.
         - А че-го спо-рить-то, - мрач-но шеп-нул Чер-ный, - у те-бя же спин-ка креп-че.
          
За окном цветными бликами пульсируют рекламные огни, и глаза не сразу набредают на светящиеся окна ночного города. Возвращаясь вечером, я смотрю на эти окна, пытаясь сложить цепочки света в узоры или знаки, разгадать их. Но ничего не выходит, я не нахожу выхода в созвездиях окон.